В этом году наша страна отпраздновала 70-летие Великой Победы над фашизмом. В Советском Союзе не было семьи, которую война обошла стороной. Мужчины уходили на фронт, женщины помогали в санитарных частях. Все, в том числе дети и старики, проявляли храбрость и отвагу. Мы поделимся с вами воспоминаниями преподавателей МИЭТа о «роковых сороковых», увидивших войну глазами детей.

Фото: Дмитрий Тур

Александр Анатольевич Абрамов, доктор физико-математических наук, профессор:

«Когда началась война, мой папа служил в армии в Брянске. Там же, в крошечной комнатушке, жили мы с мамой. Папу сразу повезли на фронт в Карелию, а мама со мной, 3-х месячным, отправилась на свою родину в деревню Волково, Еланский район Саратовской области (75 км от Балашова). По дороге ей пришлось плыть на пароходе по Волге. Она так измучилась со мной, что однажды уснула, а я, завёрнутый в пелёнки, свалился и закатился под лавку. Мама проснулась и, не обнаружив меня рядом, пришла в ужас ‒ сын пропал. Еле меня нашла. 

Во время рассказов о том, как она выкручивалась всю войну, чтобы выжить с ребёнком на руках, по её лицу катились слёзы. Отца демобилизовали только в 1946 году.

Вот характерный случай из военных лет. Когда немцы подошли к Сталинграду, папина родня, которая там жила, эвакуировалась оттуда и приехала жить к маме. С их приездом связан эпизод, о котором мама тоже всегда рассказывала со слезами. Бабушка Рая и дед Михаил с детьми – папиными братьями Виктором и Геннадием и сестрой Лидией – просыпались, начинали печь лепёшки из муки, которую мама каким-то чудом раздобыла, надеясь с ней прожить зиму. И только когда мука кончилась, Абрамовы пошли устраиваться на работу. Они переехали на хутор Водяное, а для мамы со мной, полуторагодовалым, началась голодная зима.

Александр Абрамов (слева) с другом. 1959 год.

Когда она устроилась работать учительницей в Еланскую школу, стала частенько отдавать меня своему отцу Тимофею и мачехе Матрёне в деревню Волково. Я у них бывал и сразу после войны, поэтому любимого деда помню хорошо. Однажды на берегу реки он возился в огороде, а я с кручи свалился в речку, и деду пришлось меня спасать. В другой раз я с мальчишками постарше купался (ещё не умея плавать), шёл от берега, пока не стал тонуть. Тогда меня вытащила какая-то девочка лет пятнадцати. Когда дед ловил сетью рыбу и приносил домой, бабка Матрёна её чистила на каком-то чурбане. Рядом сидели коты и кошки, облизывались, ожидая своей доли лакомства. Вижу эту картину до сих пор как живую. Помню, там было много терновника. Помню игры на сеновале. Помню, как с мальчишками мы лазили в траве, ища ягоды паслёна. Помню, как дед и я ходили косить траву для коровы. Он соорудил мне маленькую тачку, а косу делать не хотел. Я очень расстраивался по этому поводу».

Отец Александра Анатольевича, Анатолий Михайлович Абрамов, принимал участие в боях на Карельском фронте рядовым в 1942 году и в 1944-м – в освобождении Петрозаводска и Норвегии. Получил контузию. После войны окончил аспирантуру МГУ. Был участником I Всесоюзного совещания молодых писателей. Автор многих книг по литературоведению и критике. Доктор филологических наук, профессор. Лауреат премии критики Союза писателей и Союза журналистов СССР.

Из воспоминаний А.М. Абрамова: 

Шелтозеро. 1944 год.

Анатолий Михайлович Абрамов

«Лето 1944 года началось для нас широким наступлением. Выход к Свири, форсирование её под плотным огнём противника, непрестанный ливневый дождь на пути к Вознесенью, заминированные дороги – за этими словами и страшные испытания наших частей, и гибель многих из тех, кого я лично знал и с кем форсировал Свирь в подразделении лейтенанта Николая Квиленкова.

Под городом Шелтозеро мы увидели на дороге и на обочине убитых и раненых подростков. Они решили помочь родной армии и сами стали разминировать дорогу. Медсестра Мария Вальшевская показала нам тех, которые попали к врачам. Картина потрясла даже самых суровых из бойцов».

На Карельском фронте:

«Карельский фронт – это болота, пни. Техника там не срабатывала. Основная тягловая сила – лошади и люди.

Важнейшим пунктом на нашем пути на Свирский участок фронта оказалась станция Няндома. Здесь мы влились в состав 368-й стрелковой пехотной дивизии к сибирякам (дивизию так и называли – Тюменской – по месту формирования). Мы притёрлись друг к другу в тяжёлых походах, сплошь полуголодных, где без взаимной выручки, поддержки просто нельзя было выжить.

На Свирском участке фронта, куда мы, наконец, попали, велась подготовка к боям. Шла зима 1942 года. Страшные холода. Уберечься от обморожения было практически невозможно. Делали землянки, отрывали ходы сообщения, окопы. Самые упорные бои на этом участке развернулись в апреле. Смерти, ранения, кровь входили в быт, но бытом не стали. 

В апрельских боях где-то в районе Ошты я был контужен. Санбат, а потом госпиталь. Но и там фактически продолжались бои – с их кровью, ранениями, смертями. Не забуду одного раненого пулемётчика, его последние дни, дни начала скудной северной весны…»

Александр Васильевич Горбач, к.т.н., доцент кафедры ЭТ

«Я родился под Москвой (г. Кунцево, посёлок Сетунь) в 1937 году. Война для меня началась в 1939 с бомбёжки. Из-за паники за нами, маленькими, в яслях не доглядели, поэтому осенью многие простудились и заболели, я в том числе. В 1941 лечился в санатории в Малаховке, откуда нас вывезли в леса под Рязань, чтобы спрятать. Лечился до 14 лет. По словам  врача, из сотни таких, как я, выжили один-двое. 

Осень 1941 года мне очень запомнилась. Жили мы в бараках, возле каждого из которых стояли бочки с водой и ящики с песком на случай пожара: они возникали часто. Рядом с заводом в посёлке было место, куда свозили старую советскую и немецкую технику, и мы лазили там с мальчишками. Однажды летним утром я нашёл в придорожной канаве взрыватель от тяжёлого снаряда, поднял его и понёс в бочку с водой. Произошёл взрыв. Меня спасло только то, что я был маленьким, и лишь глаза виднелись из-за бочки. Мне обожгло всё лицо, а самое главное – глаза. 

Я стал слепым. Ползал на коленках, а сестрёнка меня кормила. К школе зрение восстановилось, но я всё равно видел плохо. Позже я узнал, что такое может произойти, когда люди выполняют тяжёлую физическую работу. Сетчатка глаза расширяется, и человек на мгновение теряет зрение. Похожее случилось и со мной.

Из родных на войну ушли отец (погиб в 1944 году),  дяди. Тесть, Павел Николаевич Белоруков, был выдающейся личностью. В 1935 году награждён орденом Ленина. Начинал матросом-подводником, воевал на Чёрном море. Мать шустрая была. Уж если б убило, так одной бомбой (смеётся – прим. авт.). 

9 мая 1945 я почти не помню. Единственное – в тот день люди выходили на дорогу и молча стояли. Был виден салют в Москве.

Во время войны я был ребёнком. Но воспоминания о том времени навсегда пропитались горечью».

Раиса Фроловна Шутова, к.т. н., доцент кафедры ОФХ

«Немцы наступали очень быстро, и отец приехал за нами, чтобы забрать в эвакуацию в Самару (бывший Куйбышев).

Одним летом я была в Тульской области с дедушкой и бабушкой. В деревне все новости приходили на почту. Дедушка пошёл туда, а когда вернулся, встал в дверях и произнёс: «Война началась. Это надолго». В это время немцы находились в 40 километрах от той деревни, где мы жили, и стремительно шли вперёд. Армейские части отступали, шли разрозненными группами. Солдаты просились на ночлег. Однажды послышался стук в окно, дедушка спросил: «Кто там?», папа ответил, и я по голосу узнала, что это он. 

Нас погрузили, и «бегом-бегом». С горем пополам доехали до Серпухова, а в Серпухове запомнилось страшное: когда мы подъезжали к нашему составу, началась бомбёжка. Надо было или бежать в бомбоубежище, или на поезд. Мама испугалась, поэтому мы направились в укрытие. Когда всё закончилось, мы узнали, что этот поезд был последним. Пришлось как-то добираться своим ходом по дороге. На ней перегоняли разный скот, всё шоссе было заполнено им и военными машинами. Помогло то, что отец договорился с водителем грузовика, на котором мы и доехали до Москвы. 

В столице были дней десять. В это время шли бомбёжки. В Куйбышев всех отправляли со станции в районе Соколиной горы. 

Ночью люди грузились в теплушки, на которых месяц добирались до города. Оттуда нас отправили в колхоз «Красный восток». Была очень суровая зима. Принимали всех. К семье с четырьмя детьми, которая нас приютила, добавились и мы вдвоём с братом. Жили дружно, все друг другу помогали. С продуктами в деревне было более-менее нормально. Здесь выращивалось огромное количество тыквы. Я первый раз с ней познакомилась. Попробовала и варёную, и в каше.

Потом из колхоза нас перевезли в Куйбышев. Отец снова приехал за нами. Была очень морозная ночь, нас с головой закутали в тулупы и на санях привезли в город. Здесь мы жили до 43-го года в огромном Доме журналистов. А в 43-м отец забрал нас обратно в Москву.

Самые трудные военные годы были, пожалуй, по возвращении в Москву. Острее чувствовался голод. Основную пищу – картофель – сажали повсеместно.

В 1945 году, когда День Победы праздновали 24 июня, был парад. Мы жили на Семёновской и пешком вместе с подругами пошли до Красной площади. Она была полна людей. Салют, всеобщее ликование – эту картину сложно предать словами. 

Что из смешного вспомнить? В Куйбышеве мы с мамой на пароме переплавлялись на огромный пляж. Однажды там, как на пикнике, сидела компания иностранцев. На них я впервые увидела тёмные очки. Наши женщины тоже обратили на этот аксессуар внимание. Им очки не понравились: «Как совы». На обратном пути на пароме переправлялись азиатские дипломаты. Там их ограбили, и им пришлось ехать в ботинках, носках, с галстуками, но без брюк.

В те времена люди были дружнее. Жили, в основном, в коммунальных квартирах, обходились без ссор и разногласий. Время показало: пережить можно всё. Русский народ ко всему адаптируется».

Станислав Богоявленов
Анастасия Мокшина